Возбужденная плоть островком вытарчивала из мыльной пены. Клячкин вспомнил зоновскую штучку «мухарик», и, если бы сейчас под руку попалась муха, он бы попробовал оторвать ей крылья и запустить на чувствительную розовую полусферу, хотя никогда не верил в действенность такого способа и считал рассказы о нем обычной зековской парашей. Но мух в моечном «люксе» среди зимы не было, и Адвокат привычно сомкнул ладонь вокруг напряженного упругого столбика. Он брезговал «петухами» и потому все четыре года занимался самоудовлетворением, используя ходившие по баракам открытки, воспоминания об охочей до всевозможных извращений жене и многочисленных подругах.

Сейчас зрительные образы не понадобились: горячая вода, расслабленное состояние и душевный комфорт позволили быстро добиться результата. Одна из проблем легко разрешилась, и Клячкин вспомнил античного мыслителя, говаривавшего: «Как славно, если бы простым поглаживанием живота можно было удовлетворять голод...»

Спрыснув распаренное тело одеколоном, Клячкин надел новое белье и одежду и окончательно почувствовал, что возвращается к нормальной жизни. Тараканье тряпье на кафельном полу вызывало отвращение, он хотел бросить его прямо здесь, в урну, но осторожность победила: нельзя допускать поступков, привлекающих внимание и западающих в память окружающим.

Не надевая пальто, Клячкин вышел в длинный коридор и попросил у дежурной – разбитной бабенки с крашенными перекисью волосами – газету или какой-нибудь пакет. Рядом с дежурной сидела молодая девица вполне определенного вида, короткая юбка почти полностью открывала обтянутые поношенными колготками ноги.

– Долго купались, – улыбнулась блондинка. – Мы уже думали – надо пойти спинку потереть. Я так Гале и говорю: «Пойди, помоги человеку». А она стесняется: «Если позовет, тогда пойду». Правда, Галочка?

Галя смотрела предельно откровенно.

– Ох, девчонки, я сейчас никакой – только из рейса, – улыбнулся Клячкин, забирая кусок оберточной бумаги, полиэтиленовый пакет и нашаривая в кармане мелочь. – Но раз вы такие симпатичные – обязательно зайду еще.

«Про муху подумал, а про бабу – нет, – озабоченно размышлял Клячкин, запаковывая тряпье. – А ведь многие по привычке от дуньки Кулаковой отказаться не могут...»

С большим трудом он заставил себя надеть пальто и шапку туалетного контролера. Сейчас они казались отвратительными и убогими. Добравшись до ГУМа, Клячкин купил дубленку и элегантный «пирожок» из нерпы. Переодевшись, он облегченно вздохнул. Трансформация завершилась. Зайдя в парикмахерскую, он подстригся, добавив последний штрих в свой обновленный портрет, затем, благоухая дорогим одеколоном и с удовольствием ощущая скрип новой одежды по чистому телу, отправился в частный ресторанчик «Две совы», где с аппетитом съел изысканный обед и выпил двести граммов лимонной водки.

Приступив к десерту – фруктовому коктейлю из ананасов, персиков, киви и апельсинов, он впервые за время сумасшедшей гонки последних часов крепко задумался.

Поднявшись по ступенькам предосторожности с самого дна и сохранив при этом деньги и жизнь, он выполнил лишь первоочередную задачу. Теперь следовало легализовываться, восстанавливая контакты, связи, а в конечном счете свои права и возможности, приспосабливаясь к новым условиям непривычного, но способного быть очень приятным мира.

Клячкин, смакуя, выпил рюмку клубничного ликера, отхлебнул кофе, закурил «Мальборо». Резкий переход от одной жизни к другой, нервное напряжение не могли не сказаться: расслабившись, он ощутил огромную усталость. Веки смыкались. Но еще предстояло найти ночлег... И обмануть идущих по следу охотников, спрятаться, раствориться в человеческом муравейнике.

Обычный бомж, завладевший волей случая миллиардом рублей, через несколько часов безвозвратно бы его потерял, скорее всего вместе с жизнью. Он сумел выиграть первый этап. Но на втором, более длительном этапе гонки он неминуемо должен был проиграть. Потому что ни диплом инженера-конструктора, ни навыки фарцовщика, ни зоновскии опыт «честного фраера» не являлись козырями в игре, где на кону стояло более полумиллиона долларов, а ответной ставкой служила собственная жизнь.

Ни Фарт, ни Адвокат, ни Таракан не сумели бы выкрутиться из столь крутой передряги. Но человек многогранен, и Виктор Васильевич Клячкин имел еще одну сущность, а вот она могла помочь выиграть любую игру. Эта глубоко спрятанная сущность была тесно связана с номером телефона, который он никогда не записывал, но всегда помнил. Ночующий на чердаке бомж не мог им воспользоваться. Сейчас же момент самый подходящий.

Клячкин поднял руку и сказал мгновенно появившемуся, отменно предупредительному официанту:

– Еще кофе, ликер и телефон. Вначале телефон.

Через минуту официант принес невесомую изящно изогнутую трубку, из которой торчал выдвижной штырек серебристо отблескивающей антенны.

Выждав, пока официант отойдет на достаточное расстояние, Клячкин начал нажимать музыкально тренькающие клавиши.

Ему всегда казалось, что эти гудки отличаются какой-то особой тональностью, и сейчас ощущение вернулось, он ощутил гулкие удары сердца.

– Вас слушают, – отозвался серьезный мужской голос после второго гудка.

Клячкин поздоровался.

– Я хочу услышать Валентина Сергеевича, – как можно солиднее сказал он.

– Кто спрашивает? – сурово поинтересовался собеседник.

– Асмодей, – коротко и для непосвященного непонятно представился Клячкин. Он сам выбирал псевдоним, и образ хромого беса казался тогда наиболее близким принимаемой на себя роли.

Человек на другом конце линии явно не относился к непосвященным, и ему сказанное оказалось очень хорошо понятным.

– Одну минуту, – голос заметно подобрел.

В трубке щелкнуло, наступила ватная тишина, потом в ней ожил возбужденно-радостный голос:

– Я не могу поверить! Неужели это вы, мой дорогой?

Такой реакции Клячкин не ожидал. Ну понятно, демонстрация радушия и расположенности усиливает психологический контакт, но сейчас радость была не наигранной.

– Я, Валентин Сергеевич. Недавно вернулся, решил с вами встретиться.

– Правильно решили, дорогой. Я очень рад. Сколько раз ругал себя, что не проявил нужной настойчивости, ну да что теперь об этом говорить! Где вы сейчас находитесь?

– В «Двух совах».

– Понятно, понятно... Значит, так... Через двадцать пять минут ко входу подойдет красная «девятка», за стеклом на шнурке скелетик из пластмассы. Водителя зовут Семен – очень хороший парень. Он вас привезет ко мне, я постараюсь освободиться, хотя у нас небольшая запарка... Но ради старых друзей... Вы все поняли? Вас это устраивает?

– Да, – сказал Клячкин и нажал клавишу отбоя.

На другом конце линии майор Межуев переключил тумблер на пульте связи.

– Леночка, подними личное дело Асмодея. Он отсидел четыре года, освободился месяцев семьвосемь назад. Проверь все, что есть: где был, что делал, ну как обычно. И быстро мне на стол.

Щелкнул еще один тумблер.

– Семен, поезжай к «Двум совам», заберешь. человека и отвезешь на проспект Мира. Там продукты, выпивка есть? Хорошо. И подготовь Ирку или Наташку, пусть сидят дома, вечером могут понадобиться.

Последнее соединение было с начальником.

– Товарищ подполковник, только что на меня вышел Асмодей... Он работал со Смитом в восемьдесят пятом... Да, собираюсь использовать. Мне нужна подмена на связи с бригадами. Там все нормально, Сенченко ведет Кислого, путаются еще две машины, мы их убираем... Разберемся, доложим. Так точно. Есть. Понял.

Межуев откинулся на спинку кресла и радостно потер руки.

– Надо же, как вовремя!

Вскоре его сменили, и майор прошел в свой кабинет.

Тоненькая стройная Леночка в облегающем красном платье принесла темно-коричневую папку из твердого картона с грифом «Совершенно секретно» в правом верхнем углу.

– Никаких данных после освобождения на него нет, – озабоченно сообщила она, щуря близорукие глазки. – Вышел в конце июля, должен был трудоустраиваться там же в Ростовской области на вагоностроительный завод, вместо этого самовольно возвратился в Москву, прописки нет, постоянного места жительства нет. Первого и второго августа жил в гостинице «Спорт». Звонил нескольким старым знакомым. Потом пропал.